Остров АзерАиды [Азер и Аида. Сотвори себе остров - Гюльшан Лятифхан

«Atam» (азерб.) – «Отец мой!»

2. гюль (азерб.) - цветок, здесь: кольцо в форме цветка 3. Üzün ağ olsun, qızım, adı ılə böyüsün! (азерб.) – «Спасибо тебе за то, что соблюла приличия и обычай, пусть мальчик растѐт достойным своего имени!»

 

Глава 37

 

А потом я заболела. Я уверена, что моя болезнь началась именно в ту минуту, когда две чужие женщины в моѐм родном доме жестоко обидели меня, опасаясь, что я могу причинить вред новорожденному. Глубоко уязвлѐнная, я не делилась ни с кем своими мыслями и была совершенно безразлична к малышу. Как я могла после того, как ко мне отнеслись, как к врагу, полюбить этого мальчика? Тем не менее, вся наша родня гудела по поводу новорожденного, отовсюду поступали звонки и поздравления, и обо мне начисто забыли. Даже отец, изредка наведываясь к нам, спрашивал меня, светясь от счастья:

- Соскучилась по гагашу*¹? Хочешь, поедем к нему?

Я отнекивалась, ссылаясь на уроки, а отец спешил к своему сыну. Я глотала слѐзы: такой одинокой я никогда себя не чувствовала...

Когда ребѐнку исполнилось три месяца, моя бабушка Ругия отправилась навестить его, экипированная вязаным костюмчиком, огромным плюшевым слоником, массой погремушек и целым подносом аппетитных шекер-чуреков. Я осталась дома, еле-еле выхлопотав себе увольнительную (пришлось наврать с три короба про кучу контрольных и сочинений, к которым я должна была подготовиться).

Заниматься не хотелось, я включила телевизор, коротая время. Мне предстояло провести вечер в одиночестве, потому что Азер был у репетитора, и мне было ужасно скучно. Вдруг тишину квартиры прорезал продолжительный междугородний звонок. Я подняла трубку и приросла к полу, услышав давно забытый, но такой родной голос матери:

- Аида, джана*² моя, это ты?

Она говорила сквозь слѐзы. Я молчала, не отвечая ей. Глаза мои были сухими, душа бесстрастна. Я была безумно растеряна и не знала, как вести себя. Лучше бы она не звонила!

А мама продолжала говорить какие-то бессвязные слова. Она называла меня теми ласкательными именами, которые сама же придумывала мне, когда я была крошкой, она напевала мне мои любимые мелодии, она говорила какие-то странные и непонятные вещи, очевидно, чтобы растопить лѐд разлуки и расстояния, проложенный между нами после еѐ бегства.

- Аечка, Айка моя золотая! – звала меня мама. – Неужели ты забыла меня, доченька? Я всѐ это время была с тобой! Я молилась за тебя, я думала о тебе каждую минуту!

- Что-то я этого не замечала! – прорвало меня, и мне стало легче, когда я произнесла эту колкость.

- Придѐт время, родная моя, и ты поймѐшь, что я старалась ради тебя, - тихо ответила моя мать.

- У тебя есть новые дети? – злобно перебила еѐ я.

- О чѐм это ты? – не поняла она.

- Ты же бросила меня и уехала не для того, чтобы плакать по мне, а для того, чтобы завести новых детѐнышей! И их ты бросишь, как кукушка?

- Девочка моя, у меня никогда, никогда не будет других детей и другой семьи. Я однолюб. Я живу ради тебя, и только ради тебя я решилась на эту пытку. Аидочка, поверь мне, всѐ было сделано для твоего же блага, ради твоего будущего. Я ведь по-прежнему люблю вас: тебя, папу, бабушку и всех наших родственников...

- Напрасно, - продолжала я с нарастающей жестокостью. – Родственники тебя давно забыли, а отец женился.

Так как моя мать молчала, я решила, что сразила еѐ этой вестью, и решила окончательно добить еѐ, безжалостно сообщив ей:

- У него родился ребѐнок. Сын, между прочим! И знаешь, как его назвали? Ибрагимом, в честь нашего дедушки!!!

Тут я поразилась, услышав еѐ радостное восклицание:

- Знаю, дорогая, поэтому я и звоню. Помнишь, я просила тебя припрятать до нужных времѐн моѐ письмо? Так вот, доченька, настало время передать его отцу, чтобы он не жил с тяжестью на душе. Запиши мой московский номер, чтобы держать со мной связь...

Наш разговор длился целый час. Я узнала, что моя мать, уверенная, что отец будет защищать еѐ до последнего вздоха, подвергаясь шквалу критики и явной опасности из-за родства с шурином-дашнаком, решила убежать, написав ему потрясшие его слова о том, что она всецело поддерживает брата и желает продолжать общаться с ним. Она просила отца оставить еѐ в покое и разрешить ей жить своей жизнью. А в оставленном мне тайном письме мама раскрывала отцу всю подноготную своего поступка, чтобы в нужное время он убедился в еѐ преданности и альтруизме. Нужным же временем моя мама считала рождение ребѐнка от его новой жены... Не желая, чтобы он примчался за ней в Москву, мама все эти годы терпеливо ждала, ибо, как никто другой на свете, знала, что отец не способен бросить семью... Одному Богу было известно, как она могла предвидеть, что со временем отец женится и обзаведѐтся детьми, а о рождении ребѐнка ей сообщила тѐтя Фатя, с которой они, оказывается, созванивались все эти годы...

1. гагаш (азерб., уменьшительно-ласкательное) - братик 2. джана (арм.) - ласковое обращение в значении «душечка», «родная»

 

Глава 38

 

Зажав в руках пожелтевший конверт, который я хранила, как реликвию, вместе с фотографиями мамы и еѐ родителей в своѐм сундучке-тайнике, чтобы избежать искушения вскрыть и прочитать его, я стремглав помчалась к тѐте Фате. Тѐтя Фатя жила на Басина, в доме старой архитектуры с высокими потолками. Здание, построенное в начале двадцатого века миллионером Гаджинским, вопреки давности времени, а, скорее, благодаря ему, впечатляло своим сдержанным великолепием, расположившись особняком среди одно- и двухэтажных неказистых домишек. Но сейчас мне было не до этой красоты. Чтобы добраться до Басина, мне нужно было бы как минимум пятнадцать минут трястись в автобусе-маршрутке и столько же ждать на остановке, но я не стала терять времени, нырнув в первое же такси.

Перепрыгивая через ступени, я поднялась по крутым лестницам на третий этаж и, нажав на кнопку звонка, перевела дыхание. Услышав за тяжелой дубовой дверью ее шаги, я немного успокоилась. Надо признаться, я порядком напугала свою бибишку. Я трясла еѐ за плечи, колотила по груди, кричала и билась в истерике, как безумная. Через некоторое время, после долгих рыданий, я, успокоившись, позволила уложить себя на диване и напоить чаем с мѐдом и лимоном. Укрытая пледом, с грелкой в ногах, я лежала в полузабытьи, в